ВЫСТОЯТЬ, ПОБЕДИТЬ
Едва забрезжил рассвет, гитлеровцы начали мощную артиллерийскую подготовку, подняли в небо десятки бомбардировщиков, обрушили сотни авиабомб на передний край дивизии, на огневые позиции артиллерийского полка и минометчиков, на пути подхода к переднему краю. А часом позже двинули в бой танки с десантами на броне и пехоту.
Тяжкий, кровавый бой разгорался по всей линии обороны. Накал его нарастал. Стойко держался понесший накануне большие потери, поддерживаемый Отдельным учебным стрелковым батальоном 229-й стрелковый полк майора Баталова. Атаку за атакой отбивал окровавленный 224-й полк майора Уласовца. Ни на шаг не сдвинулись с занимаемых рубежей 222-й полк майора Попова и наши соседи — 585-й стрелковый полк 213-й стрелковой дивизии.
Раненые поступали на медпункт непрерывно, и снова не только артиллеристы, но и стрелки.
* * *
С Отдельным учебным стрелковым батальоном и 224-м стрелковым полком на плацдарм переправились медицинские работники подразделений. Ни память, ни документы не сохранили имен всех товарищей.
Но хорошо знаю, что в ночь на 29 июля переправились на плацдарм врач Отдельного учебного стрелкового батальона гвардии капитан медицинской службы Я. Червец, командиры санитарных взводов гвардии лейтенанты медицинской службы Н. Паршин и А. Судницын, санинструкторы Н. Зуева, Т. Худзянская, С. Матвеева, [178] Н. Казакова, А. Чичина, Н. Вязовская... Сказать, что медицинским работникам подразделений на плацдарме было тяжело, значит, не сказать ничего.
* * *
...Однажды, контратакуя, роты 1-го батальона 222-го стрелкового полка продвинулись на двести-триста метров к меловым холмам. Вместе с командиром роты делала перебежку санинструктор Софья Матвеева, девятнадцатилетняя девушка, награжденная за бои в Сталинграде орденом Красной Звезды и медалью «За отвагу». Услышала она стон, донесшийся из ближних кустов. Бросилась туда.
Возле поврежденного пулемета лежал убитый второй номер расчета и тяжело раненный первый номер — окровавленный сержант Орлов. Наложив на перебитые ноги сержанта тугие повязки, перебинтовав ему грудь, санинструктор взвалила обмякшее тело пулеметчика на спину и поползла в тыл.
Но не проползла она и двадцати метров — из кустов три гитлеровца. Соня не растерялась, выхватила пистолет. В упор — первого. В упор — второго. Третий навалился, пытаясь вывернуть руку. Сумела застрелить и третьего.
...Во второй половине дня 30 июля фашистские автоматчики прорвались на нескольких участках к Северскому Донцу и окружили 2-й стрелковый батальон 224-го стрелкового полка. Но батальон продолжал бой.
Санинструктор Нина Казакова торопливо перетаскивала лежавших под кустами раненых в бывшую вражескую землянку. И только спустилась в укрытие с очередным раненым, как снаружи — автоматный треск, чужая речь...
Нина двинулась к двери: немцы! Ее заметили. Высокий, без пилотки солдат рванул из-за пояса гранату и швырнул, метя в дверь блиндажа. Перехватив гранату на лету, Казакова отбросила ее назад. Под ноги упала вторая, покатилась к блиндажу, к раненым. И тут успела Нина: нагнулась, схватила, выбросила.
После взрыва первой гранаты гитлеровцы, залегли. Но до взрыва второй — бросили третью. И тут Нине хватило времени лишь на то, чтобы закрыть дверной проем своим телом.
Фашистов отогнали. Пробегавший мимо молоденький [179] парнишка-связист услышал: из землянки зовут на помощь. Звали раненые. Нина стояла в темном углу. Гимнастерка и бриджи, изорванные в клочья, намокли от крови.
— Кого-нибудь из девочек.. — прошептала Казакова. — Не подходи! Кого-нибудь из девочек...
Связист сбегал за комсоргом полка Галиной Шелеховой. Она и перевязала Нину, хотя слово «перевязала» мало подходит для данного случая. Вечером девушку переправили на левый берег, отвезли в медсанбат. Врачи спасли ее. Позднее хирург Екатерина Никитична Пашкова, оперировавшая Нину, рассказывала, что за всю войну не видела такого обилия ран, как у Казаковой.
— Ее буквально изрешетило... — вздыхала Пашкова.
...Хладнокровно и мужественно работал в 222-м стрелковом полку командир санвзвода 1-го батальона гвардии лейтенант медицинской службы Н. И. Паршин. Потери среди санинструкторов и санитаров были немалые: приходилось не только "организовывать вынос людей с поля боя и эвакуацию их на медпункт или на берег, но и самому принимать участие в спасении раненых из-под огня. Да и за автомат Паршин вынужден был браться... Он сражался как рядовой стрелок, уничтожил десять фашистов. За неделю боев на «пятачке» взвод Паршина спас жизнь ста пятнадцати воинам, благополучно эвакуировав всех их на левый берег.
Нам с Таней Коневой и Широких нужно было оказывать помощь доставленным на медпункт, переносить их на берег, контролировать и организовывать переправу раненых через Северский Донец, проверять, все ли эвакуированы с батальонных медпунктов, просить у командиров полков санитаров для переноса людей.
Довелось и самим комполков помощь оказывать. И конечно, не на медпункте, куда они наотрез отказывались идти, а прямо на наблюдательных пунктах.
Работали мы и передвигались по плацдарму круглые сутки. Разумеется, при этом случалось всякое...
Помню, добралась я перед заходом солнца 29 июля до КП Баталова, благо наступила вдруг полная тишина. Знакомый блиндаж на краю кукурузного поля уцелел. В нем, кроме Баталова, лишь телефонист и радист, а офицеры штаба, даже адъютант командира полка — в ротах, только что отбивших шестую атаку. [180]
С порога спрашиваю, есть ли в полку раненые, прошу прислать на медпункт хотя бы двух-трех солдат, чтобы помогли. Баталов отвечает, что обязательно пришлет.
В это время начинается сильная ружейно-пулеметная стрельба, минуту спустя в дело вступает артиллерия.
— Очередной «сабантуй»... Уходите, доктор! — советует Баталов.
Голос у него надорванный. Пищит зуммер. Кричит, вызывая батальоны, радист. Тут не до меня... Поворачиваюсь, поднимаюсь из хода сообщения и приседаю: справа строчат автоматы, над головой свистят пули. Гляжу и глазам не верю: по кукурузному полю, всего в полусотне метров от блиндажа, отбегают наши бойцы, человек двадцать, а за ними, держа автоматы у живота и поливая свинцом направо и налево, шагают гитлеровцы. Их в три раза больше!
Скатилась в блиндаж:
— Товарищ майор! Немцы! Прорвались! Наши отходят!
Баталов рванулся к выходу, оттолкнул меня:
— Не может быть!
Выскочили наружу вместе. Гитлеровцы обтекали КП, отрезали его от берега. Баталов, на ходу расстегнув кобуру, выхватив из тугой кожи пистолет, скачками бросился наперерез отходящим:
— Куда? На-зад!!!
Я решила, что это конец: погибнет. Закрыла в отчаянии глаза. Не знаю, сколько времени прошло: мгновенье, пять минут, и вдруг: «Ур-р-ра-а-а!» Открыла глаза. Гитлеровцы пятятся. Бойцы бегут за командиром полка, опережают его, настигают фашистов, бьют прикладами, штыками, стреляют вдогонку...
Баталов вскоре возвратился:
— Вы еще тут? Я же сказал: будет «сабантуй», уходите! Почему не послушались?
Крайне тяжелым выдалось 30 июля. Полки и, в частности, их медицинский персонал понесли очень большие потери. Гитлеровцы атаковали с восхода солнца до заката, применив танки и авиацию: они явно намеревались покончить с зацепившимися за правый берег частями дивизии.
Находясь в боевых порядках рот, получила сквозное осколочное ранение, в бедро санинструктор 222-го [181] стрелкового полка Н. И. Вязовская, а санинструктор З. К. Дроздова — осколочное ранение в левое плечо. В Отдельном учебном стрелковом батальоне был тяжело ранен в голову капитан медицинской службы Я. Червец. В 229-м стрелковом полку серьезное ранение в ногу с повреждением кости получил лейтенант медицинской службы Д. Я. Дена. Был тяжело ранен ветеран дивизии старший лейтенант медицинской службы Габдулла Шайдулин. Осколочные ранения в обе ноги получила санинструктор Н. А. Зуева, а санинструктора Т. С. Худзянскую сильно контузило.
Уже в середине дня санитары и санинструкторы, приносившие на медпункт тяжелораненых, просили:
— Помогите, я один остался, мне не справиться!
Я посылала им на помощь Таню Коневу и Широких. Но Таня и Широких не всесильны, не семижильны. Под конец дня решила пробираться к командирам полков — снова просить санитаров.
Раненые говорили, да и по характеру боя чувствовалось, больше всего тяжелораненых сейчас в 222-м и 224-м полках. Туда мы с Таней Коневой и отправились.
Огонь бушевал, не утихая. После одной из перебежек, неподалеку от НП 222-го, упали на открытом пространстве. Вблизи — неподвижные, полузасыпанные песком тела. Голова одного из солдат непокрыта, льняные волосы так знакомы...
— Нина! — воскликнула Таня и кинулась сметать песок с худенького загорелого личика, уже тронутого синевой.
Да, это была Нина Букина. Осколок сразил ее, когда она пыталась оказать помощь раненому: в руках у Нины надорванный перевязочный пакет, а рядом — тот самый боец. Но и ему уже ничего не нужно...
Чудовище войны многолико. На фронте, как это ни ужасно, человеческую смерть, даже если человек молод, со временем начинаешь воспринимать как обыденное явление: чувство отчаянья, чувство невосполнимости потери если и не исчезает полностью, то притупляется. А если обострится — его подавляешь: чтоб не мешало.
Но над телом Нины Букиной я это чувство подавить не смогла. И другое, необъяснимое, чувство — ощущение вины перед этой девочкой — подавить не смогла, словно и впрямь была повинна в том, что не узнала Нина восторга любви, которого так жаждет юность. [182]
До КП полка мы не добрались. Огонь вражеской артиллерии и шестиствольных минометов буквально сотряс все вокруг. Взрывной волной меня швырнуло на землю. В грудь сильно ударило. Померк свет.
Открыв глаза, увидела встревоженное лицо Тани, услышала доносящийся из невероятного далека ее голос:
— Что с вами? Что? Ранены?
Таня расстегнула ворот моей гимнастерки, дала понюхать нашатырный спирт, натерла спиртом виски. Сознание возвращалось медленно, голова кружилась, в ушах стоял назойливый звон.
Конева осмотрела меня:
— Раны нет, но под левой ключицей большой кровоподтек. Наверное, осколок бы на излете.
— Пойдем...
С помощью Тани поднялась на ноги. Устояла, держась за ее плечо: вертелась земля, плыли перед глазами круги всех цветов радуги, ноги стали ватными, к горлу подступила тошнота. Таня — от воронки к воронке, от взгорбка к взгорбку — довела, дотащила меня до траншеи медпункта. Я легла, опустила голову на санитарную сумку и провалилась в беспамятство.
Очнулась к вечеру. Раненых рядом нет. Расслышала голос Тани:
— Как вы, Галина Даниловна?
— Что с ранеными?
— На берегу, Широких переправляет. Я до командиров полков добралась, солдат дали. Вы-то как?
— Жива. Спасибо тебе.
— Давайте отведу на берег, а? Вам в медсанбат надо, — кричала Таня мне в ухо.
Ехать в медсанбат я отказалась. Считала, что не имею права оставить медпункт без врача, полагала, что за ночь окончательно соберусь с силами. А на следующий день еле продержалась до ночи: головная боль ослепляла, мутило. Пирамидон и анальгин не помогали, усиливали тошноту.
Вдруг Таня куда-то запропастилась, а тут несут новых раненых, но руки мои не повинуются, ничего не могу сообразить...
Однако к утру следующего дня полегчало. Выбралась я на бруствер траншеи. Все кругом серое и очень тихо. Слышно, как на реке стучат весла лодок. Рядом [183] присела Таня. Сняла пилотку, расчесала волосы. В эту минуту я увидела идущего от берега человека.
— Таня, погляди, никак Гаджиев?
— Точно, — Конева торопливо застегивала пуговки воротника.
— А чего это он? Или начали санроты полков переправлять?
— Да нет! — сказала Таня. — На смену вам...
Я вчера гвардии майора Баталова видела, сказала про вас.
Гаджиев приблизился:
— Доброе утро!
Улыбнулся, но улыбка получилась какая-то печальная. И взгляд больших темных глаз тоже печален.
Ответив на приветствие, я спросила, отчего невесел товарищ военврач. Таня пошутила: товарищ военврач наверняка загрустил из-за разлуки со своей любимой, то есть со скрипкой.
И тут из-за меловых холмов, грубо толкнув землю, ударили орудия врага. Мгновенье спустя уже слышался тот характерный, с каким-то старческим пришепетыванием свист, по которому безошибочно определяешь, что снаряды лягут рядом.
Мы с Таней буквально нырнули в траншею. И снаряды действительно легли рядом: на спины посыпалась земля, в ноздри ударили кислый запах взрывчатки, горьковатый запах дыма. Кто-то отрывисто простонал. В мозгу вспыхнуло: «Гаджиев!» Я не ошиблась: врач баталовского полка не успел спрыгнуть в траншею, лежал на краю ее. По черным, мелко вьющимся волосам бежало алое, яркое, словно живое...
Схоронили Гаджиева в ближней воронке. Дня через два майор Баталов послал мне на смену старшего врача своего полка капитана медицинской службы В. И. Агапонова. Но и Агапонову не повезло: на берегу Северского Донца он был тяжело ранен, эвакуирован в медсанбат, а потом в госпиталь. Так и пришлось мне работать без замены.
Жизнь на плацдарме, каждый проведенный на нем час ожесточали беспредельно. Думаю, без этой ожесточенности и нельзя было вынести то, что необходимо было вынести, то, что выносили. [184]
871Спасибо
URL обратной ссылки
Подробнее про обратные ссылки
Сообщение от UA0LBF
Это влияет на Ваше различение документов - новое / старое. ;-)
24.03.21 отправил доки в Роскомнадзор и только 06.04.21 они сделали новое свителельство на регистрацию РЭС. Вот так работают....
Ответить с цитированием
Социальные закладки