Читаем, много

[UT5JMX]

Привет Дедуль. Я по тебе ужасно соскучился. Я знаю, что надо писать сильно. Но это не то слово. Давно не общались. Ты мне всё время так нужен. И удивительно , что с каждым годом , потребность в тебе всё больше и больше. Дедушка, сегодня Святой день Девятое Мая - День Победы.

Правда, во всех европейских странах это восьмое мая. Но это не важно - главное, что оно было , есть и... будет. Пока мы помним.

На улицах праздник дедуль, весна, сирень за домом цветёт, запах мечты вокруг. Солнце, как тогда в 1945, помнишь. Ты мне никогда не рассказывал . А бабушка рассказала мне, как ты тогда командира полка спас, от немецкой мины, под Кенигсбергом.

А я, Деда, хочу покатать тебя на машине, показать как живём. Порадовать , поудивлять подарить, посмеяться, пошутить, побыть с тобой рядом ...

А медаль, это я ёё утащил тогда, маленький был, да. До сих пор помню. Самая красивая медаль на свете, дедуль - это у тебя - “За отвагу". Там и танки, и самолёты, и тяжёлая , блестящая прям, как свет вся, бабушка говорит чистое серебро.



Дедуль, у нас тут всё хорошо, слышишь, ты там не переживай за нас. Не голодаем, как мама с сестрёнками тогда на Украине под немцем и после них. ГПУшников здесь нет и мне никто не посмеет сказать что-то или обидеть. Ты меня не смог водить на секцию спортивную, так дедуль, я сам нашёл. Тут такой спорт новый - каратэ называется, японский. Так я дедуль подумал, что нельзя фамилию нашу позорить. Я и самбо чуть и дзю-до немножко и там вольная, а папка стрелять научил. Он же тренер по стрельбе у нас. Так что ни маму, ни её сестёр лучше не обижать - хлопотно это.

А внучка дедуль, ты видел да? Лопочет на четырёх языках быстрее, чем я по русски. Я так по тебе скучаю Дедушка. Ты ведь один остался у меня. Папкиного убили под бомбёжкой и бабушку - его маму. Деда,- я фото нашёл твое и отреставрировал сам! Как внучка на тебя похожа, деда - обалдеть!

А коммунистов больше нет. Закончились. Как тогда семечки. Помнишь, бабушка с поля приносила в карманах семочки от подсолнуха . Два кармана... на пятерых, на день. И воды в колодце сколько хочешь. А потом, свою долю старшему отдавала, а мама маленькая, младшая была и плакала , что не ей...

Это, всё у нас есть. Только вот тебя деда, мне очень не достаёт. И всегда не хватало. Я знаю дедуль, что так плохо думать, и ничего не могу с собой поделать. И иногда я мечтаю, что лучше бы командир полка тебя от того осколка прикрыл , чем ты его... А у меня был бы живой, настоящий Дедушка, у Мамы Папа, у Бабушки Муж, у внучки ...

Вы там не переживайте за нас. Я за Мамой присмотрю тут. Я уже большой вырос. И если бы не Вы, то не знаю , что тут и было бы. Спасибо тебе дедуль. Они там конечно, и маршалы, и генералы умные были. Только я на своей шкуре в армии видел, кто победу и как добывает. Так что, дедуль, цены тебе для меня просто нет, не придумали ещё ни цифру, ни образ даже, этого сокровища. Пойду про тебя внучке расскажу, пусть знает, кто она и за кого, а то она в армию хочет идти служить... прям как мы с тобой.

Дедуль тут меня по мобильнику вызывают. Я тебе потом всё про наших расскажу. Ты главное всегда со мною будь, мне тебе так многоx рассказать ещё надо , деда ...

Я тебе ещё напишу, чтобы лучше помнить тебя чем помню. Но если ты этого полковника собой закрыл, деда, ЗНАЧИТ ТАК НАДО БЫЛО. Я ЭТО ПОНИМАЮ ДЕДУЛЬ! Я военный , а не гражданский всёж. Управление, организация, взаимодействие - этому меня учили, я понимаю что без командира в бою плохо. А нам, а мне... плохо без тебя, дедушка.

Дед, ты за него не переживай, хороший он дядька, твой командир, не зря ты его спас. Он потом приехал к нам. Хотел всех усыновить, удочерить, взять на помощь свою что-ли. Жизнью же обязан. Вот только жена твоя, моя бабушка, гордая была очень - отказалась от помощи.

Да и правильно. Только, деда, очень тебя мне надо, вот так, хотя бы в День Победы, чтобы помнить лучше, чем помню. А то ведь и не виделись ни разу, а скучаю по тебе, как по - живому... и даже больше...

---

Мой дедушка сержант Кулак Михаил Николаевич, командир отделения телефонной связи отдельной миномётной батареи, погиб весной 1945 года при штурме города-крепости Кенигсберг, обеспечивая связь на командном пункте полка в результате полученного ранения осколком от немецкой мины в живот. Он закрыл своим телом командира части при обстрелеx на командном пункте полка. Однополчане из деревни откуда призвали деда рассказывали бабушке, что Дед умирал и мучился долго. Немцы пристрелялись, вокруг кипел разрывами и свистом пуль бой. Вынести его в тыл не было никакой возможности. Вечная память тебе... деда.

Все мы связисты между мигами вечности.

[UT5JMX]

http://youtube.com/watch?v=SK8MSlTsnjg

[UT5JMX]

Я видел ее только раз. Может быть, потому я люблю ее всю жизнь. Совсем такой же, как сейчас, был вечер. Такой же пронзительно синий воздух, так же сверкали вмерзшие в лужи огни фонарей, эти же самые тополя – корявые черные гиганты, навсегда увязшие в синеве. Старая садовая решетка и сам сад – темные пятна сосен, серые паутины берез, незаметные акации, немая улочка.


И над всем этим – тополя. Тогда я был беззаботный студент, сейчас мне сорок три. А тополя все те же, и, кажется, никогда они не могли быть тонкокожими, бледно-зелеными саженцами. Тот же от них запах – сладкая, прилипчивая горечь. Только ветерок – и ноздри раздуваются от этого запаха и непонятно сильно стучит сердце. Я был беззаботный студент.


Голова кружилась от весны, от молодости, от удач. Я не гонялся тогда за счастьем, а наступал ему на пятки нечаянно, как наступаю сейчас на эти лужицы.

В тот вечер я шел к своей невесте. Ничто не мешало мне считать себя счастливым. И только в запахе тополей, в их торжественных фигурах было предчувствие чего-то необыкновенного. И необыкновенное случилось. Она быстро шла навстречу. Она не остановилась, не замедлила шага.

Она промелькнула мимо. Но я видел ее улыбку! Видел! И вижу сейчас. Улыбка говорила: «Как странно! Я предчувствовала, что сейчас тебя встречу… Как странно. Но меня ждут. Я спешу…» «Куда!» – закричал я беззвучно. «Куда!» – кричали тополя. Но она не слышала, и синь, вот эта мутнеющая синь затянула ее.

А сейчас под этими тополями я бреду домой, к жене, к десятилетнему сыну. Женился я по любви, моя жена умная, красивая, добрая женщина. Я люблю сына, люблю жену, не могу представить себя без них.

Но все летит к черту, когда приходят эти жуткие весенние вечера. Крадучись, как вор, непреодолимо, как лунатик, я прихожу сюда и шатаюсь здесь, под этими тополями. Здесь, именно здесь, когда таким вот безумно-синим сделался воздух и так торжественно застыли тополя – она быстро шла навстречу. Я видел ее! Я видел похожие на этот вечер глаза! Я видел ее улыбку!

Такая тоска! Такая тоска! Где-то в груди боль, острая, страшная, вечная боль. Хочется закричать, хочется заплакать. Такая тоска!

И потому хочется закричать и заплакать, хочется потому, что я ее никогда не видел. Ее не было. Были и есть только тополя.

[UT5JMX]

“Вспомни, как вдруг искрящимся жалом
По позвоночнику пробежала
Самая звонкая, самая звездная из частот.”

(Олег Медведев "Марш небесных связистов")

Пару лет назад забежал ко мне Боря, верный мой старинный друг. И не вспомню сейчас по какому делу. Помню, что заодно решили проверить прогноз погоды на ближайшие выходные. Включил компьютер, зашли на метео, прогнозом утешились. Тут дернул меня черт открыть карты Google. Набираю в поиске Грозный и пожалуйста, как на ладони этот город, в легкой дымке и небольших облачках. Ухожу влево, до с. Октябрьское, щелчками мыши приближаю изображение...и вот оно, в хорошем разрешении, небольшое двухэтажное здание. Окопы кольцом вокруг, хорошо различимые окопы с ячейками для стрельбы. С ходом сообщения к темному пятну дота на отшибе. Шок! Время вернулось вспять. Шумные кулеры старого компа вдруг загудели двигателями вертушки, а мы с Борей будто зависли в воздухе и смотрим туда, в свое прошлое...

Давно знаю Бориса, еще по работе в пожарке. С ним вместе выезжали на учения противопожарной службы гражданской обороны, в окрестном сосновом бору разворачивали радиостанции Р-118 со складов НЗ. В лесном косогоре на этот случай была отрыта и поддерживалась в порядке уютная землянка. Пикантность учениям придавала непосредственная близость к уютному дому отдыха, расположенному на берегу озера. И если учения совпадали с близким окончанием заезда, то тогда проходили наиболее плодотворно и успешно.

Ну и просто весело - променад по лесным тропинкам. Как они с удивлением косятся на разом возникший лес антенн, мирно жующий солярку дизель в специально огороженном загончике, уютный дымок полевой кухни и людей в форме, снующих между машинами. Лишь бешеный рев вентиляторов охлаждения при включении передатчиков, особенно громкий и нетерпимый в тихом вечернем воздухе, заставлял дам, гуляющих со скучающим видом, прибавлять шаг.

Эх, какой же это забытый ныне рев! Как будто именно с этим ревом тире и точки, разогнавшиеся в лампах и контурах до световой скорости, срывались с антенных полей, улетая к неведомому корреспонденту на другой конец страны! Боря в то время был моим постоянным сменщиком по дежурству.

Радистов и тогда было мало, а нынче они и вовсе вымирают как класс. В любой профессии найдутся свои фирменные приколы. В любой компании есть люди, эти приколы к людям несведущим применяющие.

Леха Баринов, водитель со стажем и связист по призванию, как-то раз крепко нас выручил. На одних учениях уж слишком занудный попался нам посредник. Во все совал нос, всем интересовался. Мужики понабьются в тесные кунги, мало ли чего нужно обсудить. Важный, к примеру, вопрос, кому вечером дежурить, а кому из свободной смены сходить на танцы в этот самый дом отдыха.

Тут как тут этот посредник, тоже хочет с людьми пообщаться. Нравится ему, не служившему срочную службу, этот лесной антураж после толкотни большого города. Намеки не понимает, секретностью его не пробьешь, он и так в курсе всех наших служебных секретов. Какого xxxxx в углу кунга стояла здоровенная лампа дневного света, и по сей день задаюсь вопросом, нечего ей там делать и нигде они на учениях не применялись. На эту лампу и обратил свой взор Леха.

А помог ему сам посредник, вопросом в тему:

- А вот смотрю, вы все по радийкам толчетесь, не вредно это для здоровья?
- Да ведь как сказать, вредно... мы, радисты, давно к этому привычны, жены дома знают, что с мужским здоровьем после учений непорядок уже через пару месяцев проходит. Да, это... привычные мы.

И смотрит на посредника светлым взором. Далее с непроницаемым лицом берет в руку лампу за один конец, второй приближает к фидеру на выходе передатчика. Жмет на ключ. Рев вентиляторов, лампа вспыхивает ослепительно белым светом. Посредник увлекательный, завязавшийся до этого разговор как-то скомкал, не поддержал и быстро ретировался в землянку.

Пока он из кунга выбирался, старались сдерживаться, прыскали потихоньку в кулак, глядя друг на друга красными от сдерживаемого смеха лицами. Только удалился, под рев передатчика дали волю смеху, ржали так, что машина качалась. До конца учений не приходил, а вводные данные диктовал по полевому телефону.
…

Дальше > (текст рассказа полностью) >

[UA0CID]

Тема немного заглохла.
Хочу поделится. Долго искал и нашёл.
Э.Т. Кренкель.
-Четыре Товарища-
Издание 1940 года.
Кому интересно качайте и читайте.
Залил в своё облако.
Вот ссылка https://cloud.mail.ru/public/C1Mq/aZQ1tkwih
Тут более подробней описана его зимовка на СП1. В книге RAEM - мои позывные, несколько глав о СП-1.

Ещё ищу книгу И.Д. Папанина - Жизнь на льдине- но, что то не попадается для скачивания, может у кого есть электронный вариант или ссылка на скачивание.
Буду очень рад. Спасибо.

[RV9UDO]

Ещё ищу книгу И.Д. Папанина - Жизнь на льдине

Есть в формате pdf
Может кому надо в формате fb2: Кренкель RAEM - мои позывные
Книга "Седовцы" 1940 года выпуска.

[UA0CID]

RV9UDO- Александр спасибо!!!!! Скачал. А то куда не сунешься везде просят деньги.

[UA3QAM]

Хочу поделится. Долго искал и нашёл.
Э.Т. Кренкель.
-Четыре Товарища-

Олег,спасибо.У меня есть книги(не электронные)RAEM-мои позывные,и Жизнь на льдине Папанина,а вот этой не было.Еще раз спасибо.

[SDRVPN]

Ещё ищу книгу И.Д. Папанина - Жизнь на льдине

Здесь кино о экспедиции Папанина, документальное.

https://www.net-film.ru/film-53777/

[UA0CID]

Здесь кино о экспедиции Папанина, документальное.

Спасибо!!!!!! На Ютубе было, но кто то взял и закрыл, а я не успел скачать.

[N2HO]

Аркадий Красильщиков

Самозванец
( из книги «Рассказы в дорогу», 2000, изд. Гешарим, Израиль)

К офицеру полиции, Амиру Шварцу, обратилась пожилая женщина — Дора Клопшток.
Эта дама утверждала, что некий Иосиф Клопшток — самозванец и не является её родным братом.
Дора подробно рассказала офицеру историю своей жизни, из которой следовало, что она и брат родились в России и осиротели к 1930 году. Иосифа забрали одни родственники, а Дору — другие. Сестре повезло больше. Ее новой семье удалось выбраться из СССР, некоторое время прожить в Польше, но, как раз накануне войны с Гитлером, перебраться в Эрец Исраэль.
Дора считала Иосифа безвозвратно потерянным, но с крушением советской империи снова обратилась в Сохнут и вдруг получила неопровержимые доказательства, что ее родной брат жив, и не только жив, но и перебрался на постоянное место жительства в государство Израиль.
Они встретилась, но Дора Клопшток не признала в новоприбывшем своего брата, хотя факты его автобиографии, рассказанные Доре, казалось, полностью опровергают ее подозрения.
Дора считает, что самозванец хорошо знал ее брата - Иосифа Клопштока и воспользовался легендой его жизни и документами, чтобы получить право жить в Израиле.
Офицер подивился рассудительности старухи, ясности ее ума. Доре исполнилось 82 года. Брат был моложе ее на 9 лет, а не виделись они, без малого, семь десятилетий.
Амир Шварц спросил у старухи, на чем основываются ее сомнения.
Дора Клопшток ответила не сразу, а потом сказала, что брат-самозванец совсем не обрадовался встрече с ней.
— И это все? — спросил офицер.
— А что ты еще хотел? — возмутилась Дора. — Люди не виделись семьдесят лет, а он даже не поцеловал меня...
А потом, может он агент ЧК и к нам заслан.
«Вот вздорная, занудная старуха», — подумал Шварц, но заявление было написано по форме, честь по чести, и пришлось этим делом заниматься. Сам Амир не знал русского языка, так что расследование поручили другому офицеру полиции — Алексу Бейлину. Алекса родители привезли в Израиль грудным младенцем, но они сохранили язык оставленной родины и передали его в наследство единственному сыну. Алекс говорил на русском языке плохо, бедно, с сильным акцентом, но понимал все, и ему, как правило, доверяли дела, связанные с пожилыми русскоязычными репатриантами.
Иосиф Клопшток арендовал комнату в полуразрушенной вилле недалеко от моря. Могучий, широкоплечий старик копался в земле, что-то сажал, когда Алекс открыл скрипучую калитку на его участок.
— Ты Клопшток Иосиф? — спросил офицер. Старик кивнул, продолжая работать.
— Я из полиции, — сказал Алекс, предъявив свое удостоверение.
— Нужно поговорить.
— О чем? — опершись на черенок лопаты, спросил Иосиф.
— Имеется быть заявление от госпожи Доры Клопшток, — сказал Алекс.
— Где написано, что ты ей не брат. Я бы хотел видеть твой документ.
Иосиф пожал плечами, но оставил свою работу, и они прошли в дом.
Алекс подивился бедности обстановки, старому холодильнику и допотопной газовой плите. Он раздраженно подумал, что старики из России экономят на всем, живут в полной мерзости, а потом начинают жаловаться на всякие неудобства быта.
Клопшток тем временем принес картонную папочку с документами и бросил ее на шатучий стол. Он не стал развязывать шнурки папки. Этим пришлось заниматься Алексу.
В папке было все, что нужно, вплоть до старых, выцветших черно-белых фотографий. Но главное, сохранилась старая метрика, где значилось, что 18 декабря 1926 года в семье Берты Израильевны Клопшток и Ефима Боруховича Клоптштока родился сын — Иосиф.
Национальность родителей была указана. На фотографии в российском паспорте запечатлен человек, в доме которого и сидел Алекс. Сомнений не было. Офицер сказал с улыбкой:
— Твоя сестра есть заявлений, что ты чужой. Ты не был рад, когда случилось встреча.
— А чего радоваться, — пожал плечами старик,
— Я ее и не помню совсем.
— Сестра все - таки есть, — поднялся Алекс.
— Родная кровь.
— Пусть опять приходит, — грубо отвечал старик.
— Я ей обрадуюсь.
Этот новоприбывший совсем не понравился Алексу, но все формальности были соблюдены, и не было причин сомневаться в идентификации личности Иосифа Клопштока с братом Доры Клопшток.
Полицейский ушел, но старик не стал возвращаться к прерванной работе, а, переобувшись, отправился на берег моря.
Там, на старой набережной, он обычно прогуливался, слушая далекий шум волн, там же и отдыхал на каменной скамье, усевшись лицом к морю.
Там и нашла его Дора Клопшток.
— Я уезжаю, - сказала она, стоя над стариком.
— Я была в полиции и сказала, что ты не мой брат. Тебя нужно направить в тюрьму или обратно в Россию, как самозванца.
Я только хотела узнать, где мой настоящий брат, где мой Иосиф?
— Он умер, — тихо ответил старик.
— Он умер много лет тому. Мы были друзьями. Хочешь, я покажу тебе карточку. Вот смотри: это Иосиф, а это — я. Видишь, мы похожи, как родные братья. Он, считай, и был моим братом, а тебе, ведьма старая, он — никто.
Дора Клопшток была так ошеломлена этим признанием самозванца, что забыла обидеться на грубость. Она смотрела на человека из России, как на привидение, с немым ужасом. Сердце ее билось, а в ногах совсем не стало силы.
Она неуклюже опустилась на скамью рядом с самозванцем.
— Тебе он — никто, — повторил старик.
— А мне он другом был, единственным. Мы воевали вместе, цельный год шли грудью на немца. В нем две дыры было от осколка и пули, во мне — одна. Он меня выволок в Будапеште — раненого. Он мне кровь свою дал...
— Как тебя зовут? — смогла пробормотать старуха.
— Павел... Федорчук Павел, по отцу Егорыч... Теперь куда хошь иди, жалуйся.
Дора Клопшток хотела подняться, но не смогла.
— Дайте мне руку, — попросила она.
Федорчук встал и подал ей мощную и широкую ладонь. Старухе показалось, что на ладони этой нет ничего, кроме сплошной, твердой мозоли. Стояла она недолго, почти сразу же села на прежнее место.
— Извини, — сказала она, — не могу... Это пройдет, я знаю... Ты расскажи о брате.
— Что рассказывать — обыкновенная жизнь...
Он про тебя вспоминал, знал, что ты где-то есть, если живая. Его тетка взяла, когда ваши родители померли... Потом тетку с мужем органы арестовали, а его в детдом для детей «врагов народа». Там до войны промучился, потом работал в литейке на Металлургическом, а в сорок четвертом — фронт. Там мы и встретились. Война быстро кончилась, а то бы жить перестали, а так подались вместе в мой город, ко мне на родину.
Оська на моей двоюродной сестре женился — Варе, а я на старой зазнобе из нашего шахтерского поселка — Мирочкой ее звали. Считай, десять лет, как схоронил.
— Ты на еврейке женился?
— Все люди — люди, — сказал старик. — Кроме нелюдей.
— Ты дальше рассказывай, — попросила Дора.
— Дальше что? На уголек мы с ним не пошли. Стали вальщиками работать в одной смене. Ты знаешь, что такое — вальщик?
— Нет, - даже как-то испуганно отозвалась Дора Клопшток.
— Ну, штрек выработан подчистую — нужно его завалить, убрать крепь. Говорят, у буржуев она из металла, забирают цепью всю систему — и рушат, а у нас стойки, как и были при царе Горохе, так и есть — из деревяшки. Каждую вышибать приходилось. Гниль оставляли под завалом, добрый материал надо было вывозить.
— Так Иосиф работал под землей? — с ужасом спросила Дора. — Опасно очень?
— Ну, ясное дело — так и платили хорошо. Мы с ним жили — дай Бог каждому. Любое лето возьмем семьи — и на юг. Город Алушту знаешь?
— Нет... Вы сказали «семьи». Это кто?
— Я с супругой Мирой, с сыночком, Иосиф с женой и дочками.
— У меня есть это... племянницы? — спросила Дора.
— Есть, — наклонил тяжелую голову Федорчук. — Жизнь у них не очень сложилась. У старшей мужик в тюрьме, младшая — в разводе.
— А дети, мои внучатые племянники?
— Есть, трое у моей сеструхи внучат... Так, большие уже. У самих скоро дети будут.
— Клопштоки? — спросила Дора.
— Ты что говоришь? — усмехнулся Павел Федорчук. — Девки ведь. У одной фамилия — Василенко, у другой — Петрова, по мужу.
- О, Господи! — только и смогла произнести Дора. — Рассказывайте, рассказывайте дальше.
— Что дальше? Мы даже в одном дому поселились. Потом отстроили, по веранде сделали и второй этаж. Не было мне человека родней, чем Иосиф. Рыбалка, грибы, баня — все вместе. Работа какая по дому — всегда друг другу помогали. И жены наши тоже завсегда вместе. Ты вот про национальный вопрос, так я тебе вот что скажу: как ваша Пасха, так моя сеструха за мацой ездила в область, а как наша — вместе куличи пекли и яйца красили. Вот тебе и весь национальный вопрос... Потом что? У Мирочки моей всегда здоровье было плохое. Вот и ребенок у нас только один народился. Она болеть стала тяжело и померла в больнице, меня одного оставила. Я уж тогда на пенсию вышел. Мы и вовсе и всегда друг дружкой жили, а она померла.
— А Иосиф? — тяжко вздохнула Дора.
— Иосиф, тот еще раньше скончался, в одночасье, от инфаркта миокарда. Дружок мой единственный. Светлая ему память, вечный покой.
За разговором стемнело. Солнце упало в море, утопило в соленой водице свой безумный огонь, и море, как-то вдруг утихло, будто приготовилось к ночному сну. Старики сидели на теплой каменной скамейке в тишине и молчали. Молчали долго. Наконец старуха Дора Клопшток подала голос:
— Скажи, как ты стал моим братом?
— Ты погоди. Сначала я тебе о сыне моем скажу. Он неудачный у нас родился. Нет, поначалу — одна гордость. Учился на отлично, общественник был большой, активист. Мы его выучили в столице. Только глядим с матерью — все дальше он от нас. Домой не ездит. Живет своей жизнью. Правда, когда решил жениться, показал невесту. Ну, выпили. Он мне и говорит: «Я, папа, тебе прямо скажу, что вы мне не радостную жизнь уготовили, а муку с моей еврейской мамой и внешним видом. Да и ты сам, как человек мало образованный, всегда наводил на меня тоску отсутствием всякой культуры и невежеством...»
Я его тогда сильно ударил. А утром они уехали, не попрощавшись. После того случая Мирочка и вовсе слегла... Ну, живу я один, хорошо хоть сеструха рядом, ее заботы.... Потом стало совсем худо. У нас в поселке раньше не рай был, жили приусадебным участком, а тут и пенсию перестали платить. Было что-то на черный день, но пропало. Стал прирабатывать, но силы-то уже не те... Я тебе должен сказать, что незадолго перед кончиной дружок мой, Иосиф, потерял паспорт, новый заказал, получил, а потом и старый нашелся. Как он скончался, так новый паспорт аннулировали, а старый-то остался со всеми другими документами... Вот сидим мы один вечер с сеструхой, света нет, телевизор не работает, картохи осталось с полмешка, да капусты на дне бочки. Варька моя и говорит: «Слухай, Павле, хучь ты поживи на старость по-человечески. Дам я тоби документы Йоськины, та езжай в ихнее государство — Израиль...» Я тогда поначалу подумал — шутит старуха, а потом такая меня злость взяла. Вспомнил, как мы с Оськой жилы рвали на государство, как жизнью рисковали, как на немца шли грудью. За что, думаю, за что мне такая житуха на старость? Вот и решил ехать, и уехал. Вот я здесь...
— Как же так? — растерянно спросила Дора Клопшток. — Как это можно?
— В России нынче все можно, — тихо отозвался Федорчук. — Ты сама видела — мы с твоим братом очень даже похожи. Сдается, что бабка моя с цыганом побаловалась, а может, и с евреем. Нужно было, правда, старый Оськин паспорт чинарем выписать из места прописки. Так моей сеструхе в милиции нашей сделали за бутылку. Знакомый там у нас — старлей. Какая проблема — печатку тиснуть? Потом я в Москву подался, в посольство, потом... Да чего там, сколько народу тогда перло. Будут они с каждым разбираться. Вот — живу. Я уж привык за годы Иосифом зваться. Мне, я тебе скажу, не совестно жизнью своего друга жить. Я вроде как за него тут море слушаю. Оська знаешь, как любил море. Он не успел, так хоть я... Ну вот, теперь я тебе все сказал, облегчил душу.
Силы вернулись к Доре Клопшток. Она поднялась, опершись на руку старика. Он проводил ее к машине. Дора, несмотря на преклонный возраст, не оставляла баранку. На здоровье старуха не жаловалась, даже читала без очков, правда, только на солнце. По дороге она рассказала Павлу Федорчуку свою жизнь, тоже полную печали, радостей и неожиданных поворотов судьбы. Старик слушал внимательно, а прерывал Дору вопросами только тогда, когда это было необходимо... На прощание его пригласили в гости, в Иерусалим.
— Приезжай, — сказала Дора Клопшток, — Ты мне будешь рассказывать о брате. Знаешь, Иосиф, я всю жизнь мечтала о встрече с ним. Он маленьким был таким красивым. Нас, когда разлучили, долго успокоиться не могла, все плакала.
— Я не Иосиф, — напомнил Федорчук. — Я - Павел.
— Ах, извини, — сказала старуха. — Вот тебе адрес и телефон, буду ждать. Ты обязательно приезжай. Приедешь?
— Приеду, — кивнул, подумав, Федорчук Павел.
— Ты можешь меня поцеловать, — сказал Дора Клопшток.

Старик нагнулся и неуклюже поцеловал ее в сморщенную щеку.

[RA9CTW]

Э.Т. Кренкель.
-Четыре Товарища-
Издание 1940 года.

У меня такая настоящая есть.
Именно 1940 года издания

[UA3LLS]

Может не в тему... Для меня чтение, кроме познания мира имеет ответвление - отдых. И так сложилось, что публицистика, детектив не прижились... Один из любимейших авторов - мой земляк, Андрей Лазарчук. Из Вики - Андре́й Генна́дьевич Лазарчу́к (6 февраля 1958, Красноярск, СССР) — русский писатель-фантаст, переводчик, поэт. Один из наиболее заметных современных авторов, работающих в области литературной, философской фантастики, турбореализма.

[RX4CD]

работающих в области литературной, философской фантастики, турбореализма.

Турбореализма? Это из новых?

[RX3AMY]

Есть в формате pdf
Может кому надо в формате fb2: Кренкель RAEM - мои позывные
Книга "Седовцы" 1940 года выпуска.

Не найдено. Удалили? Не скачал. ( Читал давно. Не откажусь еще раз.